Как выяснилось, кадровые перестановки — вполне себе действенная мера управления. Сначала появляешься на рынке с пистолетом, потом принимаешь неожиданное решение о переводе на новую должность ценного сотрудника — и результат не заставляет себя ждать.
Побочным результатом этого неизбежно становится появление в украинской блогосфере очередных фейков: вроде того, что Захарченко руководил пытками начальника рынка, который оказался скрытым диссидентом и сторонником единства Украины.
Производители этих фейков даже не догадываются об истинной картине действительности: палитра её куда насыщенней.
К примеру, как я узнал только вечером, в это утро секретарь Захарченко застала своего шефа на работе, причём в снайперском снаряжении. Если быть совсем точным, снайперское снаряжение Захарченко снимал — как говорится, уставший, но довольный. Дома этой ночью глава республики не был — предпочёл снайперскую дуэль.
Между прочим, в прошлый раз, когда Захарченко решил так же отвлечься от дел насущных, его снайперскую позицию накрыли миномёты, — а снайпер, как вы понимаете, уходит на позицию один, — и охрана шесть часов в полном ужасе ждала, когда вернётся глава. Лезть за главой под таким плотным огнём не было никакой возможности, и надежда на то, что он выберется, была не слишком велика. Беркут в очередной раз с ужасом представлял, что скажет жене своего начальника.
Под утро глава выполз — целый. Надо ли здесь описывать, как ему была рада охрана?
Поэтому: что́ они знают, эти нелепые киевские журналисты — ничего они не знают.
— А какие самые идиотские украинские фейки гуляют по сети, касающиеся Захарченко? — спросил я у главы вечером; мы сидели в машине.
— Что я постоянно сбегаю в Латинскую Америку с любовницами, — бесстрастно ответил он.
— Опубликовали инфу, что он дом купил на океане, — поделился знанием московский Саня, сидевший здесь же, на задних сиденьях, рядом со мной. — Причём выложили в сеть сканы билетов! Самое смешное, что билеты — на «Трансаэро»: компанию, которая развалилась за месяц до этого. О покупке дома было рассказано на страничке жены в фейсбуке. Страничка жены, естественно, фейковая.
— У моей жены осталась девичья фамилия — Гладкова, а там была указана Захарченко, — пояснил сам Захарченко чуть уставшим, плывущим голосом: ночь без сна немного сказывалась.
— У них, похоже, есть информатор, — поделился Саня. — Как только Захарченко уезжает по делам из Донецка, к вечеру появляется информация, что он сбежал.
— Постоянно, — подтвердил Захарченко.
— А это вообще имеет какой-то смысл? — усомнился я. — Сколько раз они писали про Моторолу, что его убили, что он сбежал. Сто раз всё это было опровергнуто. Ну, это же просто позорище. Ни один донецкий, ни один луганский, ни один российский ресурс ни разу не писал про гибель Порошенко, или Муженко, или Яценюка, или кого угодно, — живут, и ладно, никому это враньё не нужно. А там нужно — зачем?..
— Это рассчитано на потребителя с той стороны, — терпеливо пояснил Саня. — Из десяти человек в Сети — пять воспринимают информацию не критично. Они уже через месяц не вспомнят, что читали сегодня. Они просто хавают, и всё. И для них поддерживают нужный эмоциональный фон.
— Всё равно ерунда какая-то, — подумав, пробубнил я. — Не могут люди настолько себя не уважать. Они же люди.
Днём мы двинули на открытие нового консервного завода, на юг республики.
— Слышали новость о том, что ООН приняла резолюцию о запрете героизации нацизма? — спросил я. — А США, Канада и Украина отказались эту резолюцию признавать. И ещё какая-то африканская неизвестная страна — судя по всему, они просто не знают, что такое нацизм.
— А все остальные приняли? — спросил Захарченко.
— Более 150 стран приняли, 44 воздержались — в том числе, почти весь Евросоюз воздержался.
— Воздержался от принятия запрета нацизма? — мрачно переспросил Захарченко.
— Это декларация Совета ООН о неприемлемости пропаганды идей нацизма и расизма. За подобные декларации заочно голосуют все страны. Это была вторая попытка. На этот раз больше стран выступило в поддержку — в прошлый раз было сто с чем-то. А США, Канада и Украина всё равно выступили против.
— Канада — это понятно, она наполовину украинская, — сказал Саня.
— И наполовину американская, — добавил я.
— А на оставшуюся часть нацистская, — сказал Захарченко. — После войны все нацисты туда посбегали.
— В Канаде очень мощная украинская диаспора, — продолжал Саня. — Причём она там двойная, потому что на западе Канады украинцы ещё с начала XX века селились. А вот на востоке, где столица, — там весь вермахт и вся дивизия «Галичина» сидит, вернее, их наследнички. У них очень сильное лобби там.
— …Порошенко подписал указ об удалении русского языка из паспортов, — спустя несколько минут молчания рассказал Саня очередную новость. — И пусть потом не говорят нам, что они любят русских.
— Они русских могут не любить, — сказал Захарченко устало. — Но они должны уважать граждан своей собственной страны. Половина населения считает русский язык родным. 80 % населения Украины, выбирая язык постоянного общения, называют русский. То есть, язык большинства убрали из паспортов. Это не поддаётся здравому осмыслению: родная речь основной части страны находится вне закона. Таких стран в мире больше нет… И этой в нынешнем виде не будет.
Через час, на открытии консервного завода Захарченко был уже бодр, как ни в чём не бывало — словно проспал положенные восемь часов.
Возле центрального входа заводского цеха столпились работники, вернее, работницы — принаряженные и очень радостные женщины — в шубах, норковых шапках с хвостами, сапоги на каблуках.
Русь боярская, крестьянская, посадская, средневековая — она непобедима.
В руках женщины держали местные газеты с портретом Захарченко на первой полосе; не с пустыми же руками им стоять.
Начальство вынесло главе хлеб-соль, глава попробовал, и передал своему начальнику охраны — красивому, костистому, высокому греку лет тридцати; полковнику, остряку и хохмачу — при этом в нужный момент всегда собранному и жёсткому. (Нигде я не видел так много красивых и молодых полковников, как на Донбассе.)
В здание начальник охраны вошёл с этим самым хлебом-солью в руках; по глазам было видно, что новая роль его забавляет.
В отдельном помещении на столике была выставлена продукция завода: три вида консервов.
Захарченко — своим ножом — вскрыл банки, и с того же ножа, с отменным аппетитом, съел из каждой банки по, минимум, половине; бессонная ночь пробудила аппетит.
Эту, сказал, досолить, эта самая лучшая, а эта жирновата.
Минут через десять зашёл в эту комнату и начальник охраны.
— Попробуй консервы, — велел ему Захарченко. — Посмотрим, насколько совпадём с тобою.
Костистый грек с весёлыми глазами аккуратно взял вилку, съел из каждой банки по небольшому кусочку, медленно опуская веки и словно прислушиваясь к себе.
— Эту, — сказал, — досолить, эта — самый раз, эта… немножко жирновата.
Уже на улице Захарченко сказали, что на заводе работает женщина, сын которой служит в украинской армии. Она сама в этом призналась, и сына не может простить.
«Что с ней делать?» — спросили Захарченко.
А ничего. Ничего не надо делать.
Народ, собравшийся на открытие цеха, не расходился, но довольно, по-весеннему, галдел.
Когда, не далее чем в километре, залпом отработала артиллерия, никто из них даже не сморгнул — так и болтали себе.
Выстрелы были «исходящими», стреляли не сюда, а — отсюда. Я вдруг понял, что догадался об этом на секунду позже, чем весёлые донецкие женщины.
Сначала в России много говорили о том, что «украинцы одумаются» — вот, мол, обрушится у них экономика, и они сразу вернутся в сознание. Потом здесь много говорили о том, что никто никогда не одумается — потому что, чем хуже ситуация внутри Украины, тем выше ненависть замайданной братии к России.
Реальность, судя по всему, оказалась и сложней, и проще.
Просто не стоит приводить Украину к единому знаменателю. Сорок миллионов человек — ну, как тут можно обобщать?
Есть огромная часть общества, которая никогда не одумается, но будет лишь злее и злее.
Есть огромная часть общества, которая как относилась к России с симпатией, так и относится; более того, на Украине по-прежнему живут миллионы людей, которые считают себя русскими.
Есть третья, и, может быть, самая обширная часть общества, которые склоняются то к первым, то ко вторым, но в целом — они просто живут, и неизбежно выбирают жизнь.
В минуты обострения и, с позволения сказать, обозления, слышны голоса только первых из названных нами. Единицы могли выступать против, Олесю Бузине это стоило жизни — да если бы только ему: погибли десятки, пострадали тысячи.
